Записки независимого исследователя

Многие согласятся, что советская школа (да и не только советская, думаю...) своим курсом литературы воспитывала у школьников главным образом стойкое отвращение к предмету. От которого находящийся в связи с этим в когнитивном диссонансе нормальный русско-советский интеллигент успешно или безуспешно лечился потом всю жизнь.

Я в этом случае не исключение, хотя... "троечное знание" предмета в школьные годы (несмотря на "пятерку" в аттестате) меня в какой-то степени спасло от этого стойкого отвращения. Ибо кое-что осталось.

(Были и другие способы избежать. Например, моему отцу еще в начальной школе один из учителей сказал что-то типа: "Если хочешь быть умным - читай произведения школьной программы года на 2 раньше, чем их будут преподавать". Что он и делал. И полюбил художественную литературу. На время. Но потом (когда до книг сиих дошла-таки школьная программа) - все-таки разлюбил. На всю жизнь).

Например, в свое время очень хорошо мне преподали X главу тургеневских "Отцов и детей". А сейчас взялся перечитать тамошний диалог и освежил в памяти... Как это актуально! Приведу его итог (сократив его для удобства чтения и сохранения линии мысли, ну, и изменив форму изложения). И самое замечательное - последняя фраза!

( Collapse )

Любопытный текст встретился в одном аудиокурсе немецкого языка.
Помните басню Крылова "Стрекоза и муравей" (сюжет - заимствованный у Лафонтена, у последнего, правда, "Муравей и цикада")?

Итак, Лео Лионни, «Фредерик»:

Жилы-была семья полевых мышей. Лето шло к концу, и они начали собирать запасы на зиму. Они собирали зерна, орехи и солому. Только одна из них не делала ничего – Фредерик.
– Фредерик, – спросили полевые мыши, – почему ты не работаешь?
– Я же работаю, – сказал Фредерик. – Я собираю на зиму солнечные лучи.
Чуть позже они спросили у него:
– Фредерик, что ты теперь делаешь?
– Я собираю краски, – сказал он.
И еще чуть позже они спросили:
– Фредерик, ты сны видишь?
– Нет, – сказал Фредерик. – Я собираю на зиму слова.

Настала зима, и стало вдруг очень холодно. Тогда они вспомнили Фредерика.
– Фредерик, что делают твои запасы? – спросили полевые мыши.
– Закройте глаза, – сказал Фредерик, – теперь я посылаю вам солнечные лучи.
Полевые мыши закрыли глаза и почувствовали тепло.
– А что с красками? – спросили мыши.
– Закройте опять глаза, – сказал Фредерик. И он стал рассказывать о красных и синих цветах, о желтой соломе.
Полевые мыши закрыли глаза и увидели краски.
– А что со словами? – спросили мыши.
И Фредерик достал слова и рассказал мышиную историю… Она была очень красивой.
Полевые мыши в восторге восклицали:
– Фредерик, да ты же поэт!

Вот так-то!

В связи с соответствующим вопросом в сообществе ru_history поднял следующий материал:
«При создании «Тарас Бульбы» Гоголь воспользовался различными историческими источниками своего времени (исследования, летописи, мемуары), в числе которых наибольшее значение для Гоголя имели следующие книги: «История руссов», приписывавшаяся белорусскому архиепископу Георгию Конискому (1718–1795); «История Малой России» Д. Бантыша-Каменского (1-е изд. в 1822 г.); «Описание Украины» французского путешественника Боплана (русский перевод появился в 1832 г.) и «История о козаках запорожских» кн. Мышецкого.
Воссоздавая картину минувшей эпохи, Гоголь свободно обращался с историческими фактами, не приурочивая действия повести к определенным действительным событиям и лицам. Герой повести Тарас Бульба не является реальным лицом, а представляет собою художественный тип, собирательный образ казацкого героя. Гоголь мало заботился о хронологической точности. Так, например, события повести вначале отнесены к XV веку, а ряд данных реальной истории (Киевская академия, осада Дубна, гетман Николай Потоцкий, Остраница) приурочивает действие к середине XVII столетия.
( Collapse )